НУ НЕДОИГРАЛ Я, НЕДОИГРАЛ...

Он ворвался в наш футбол мощно и ярко. Так ярко, что хоть глаза зажмуривай. Талант, несомненный талант, приговаривали специалисты и болельщики, наблюдавшие в то время за его игрой. Тогда казалось, что впереди у него большое будущее, славные победы, известность, признание.

Но футбольный Бог оказался к нему суров. Щедро одарив его от природы по-настоящему игроцким характером и мастерством, он отпустил ему для реализации всех своих возможностей только... три года, точнее, три футбольных сезона.

Несправедливо? Жестоко? Да, наверное, особенно если учесть, что средним по классу игрокам этого времени отводится несравненно больше. Впрочем, и за три года в футболе (и в этом, возможно, одна из великих тайн этой игры) можно успеть сделать немало. По крайней мере, столько, чтобы остаться в памяти болельщиков.

О ком это все? О нападающем Юрии Тишкове, выступавшем в конце 80-х — начале 90-х годов за автозаводское «Торпедо» и столичное «Динамо». Мы сидели с ним в комнате редакции долгих два часа. Я слушал его рассказ, почти не перебивая. Не потому, что многое из того, о чем говорил Юрий, было мне известно (знакомы мы с ним давно), а потому, как он об этом рассказывал.

Недавно, в который уже раз перечитывая дневники замечательного русского писателя Ивана Бунина, я наткнулся вот на какую его запись: «При воспоминании вспоминается и чувство, которое было в минуту того, о чем вспоминаешь». Вот именно такое чувство Юрия Тишкова и было одним из самых главных в его своеобразной исповеди. Иногда я почти физически ощущал то его состояние — радости ли, печали, которое он вновь переживал, вспоминая эти короткие три футбольных сезона своей карьеры игрока.

ТИШКОВ Юрий Иванович. Род. 12.03.1971. Нападающий. 182 см, 75 кг. Воспитанник ф-ной школы «Сокол» (с 1979) и «Торпедо» (с 1981). Выступал в клубных командах «Торпедо» — 1987-92, «Динамо» — 1993-97. В ч-тах СССР провел 40 матчей, забил 12 мячей, в ч-тах России 53, 6 («Динамо» — 45,6). Бронзовый призер ч-та СССР 1991 и ч-та России 1993. Финалист Кубка СССР 1991. В еврокубках 20 матчей, 8 мячей («Торпедо» — 11,6). В «33 лучших» — № 2 (1991), № 3 (1990). Нацеленный на ворота, маневренный, хорошо прикрывал мяч корпусом при обводке, умело взаимодействовал с партнерами, обладал сильным ударом с обеих ног. После тяжелой травмы в 1993-м ему так и не удалось выйти на прежний уровень выступлений. В настоящее время тренер мальчиков (1991 г.р.) в СДЮСШОР «Торпедо»-ЗИЛ, комментирует игры ч-та России по ТВЦ.

ЗАКОНОМЕРНАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ

— Мой путь в большой футбол вообще, и в команду завода ЗИЛ в частности, был во многом делом счастливого случая. В те годы, а было это в самом начале 80-х, существовала очень хорошая традиция, увы, сейчас начисто утраченная, когда тренеры ДЮСШ ходили по обычным общеобразовательным школам и зазывали мальчишек к себе — заниматься футболом. Вот так, в один из дней, к нам в школу 315 с физико-математическим уклоном, что на Красносельской улице, пришел тренер Виктор Александрович Балашов. Пообщался с ребятами, понаблюдал за нами на уроке физкультуры и отобрал несколько человек. В том числе и меня, тогда ученика второго класса.

Работал он в ДЮСШ «Сокол», которая базировалась в районе Сокольников. Все было рядом, все было знакомо. Однако вскоре ему поступило предложение перейти на работу в ДЮСШ «Торпедо». Это было, безусловно, заманчивое и, главное, перспективное предложение. Как-никак школа команды мастеров высшей лиги. Он согласился и пригласил меня пойти вместе с ним. Я с радостью откликнулся, но вот незадача — Виктору Александровичу предложили взять группу ребят 1969 года рождения, то есть на два года старше меня. Что делать? Расставаться с ним мне не хотелось, но и идти на обман было совестно — как ему, так и мне. Поэтому Виктор Александрович переговорил с руководством торпедовской школы и добился разрешения оставить меня при себе.

Вот так и получилось, что несколько лет я занимался с ребятами старше себя и лишь после их выпуска перешел в свою возрастную «категорию» 1971 года рождения. Трудно ли мне было? Конечно. Приходилось, дабы не отставать от остальных, затрачивать больше усилий, даже просто физических, проявлять максимум старания. Но все это, как я теперь понимаю, и помогло мне выработать характер, умение терпеть и в конечном итоге быстрее вырасти как футболисту.

Недавно, кстати, я нашел в своем письменном столе карточку участника чемпионата СССР 1986 года, когда меня уже начали подпускать на 10-15 минут к играм за дублирующий состав «Торпедо». А ведь было мне тогда только 15 лет, и учился я в 8-м классе. Представляете, что это значило для мальчишки моего возраста! Причем, не в обиду будет сказано нынешним дублерам, соперники тогда были совсем другого уровня. Когда Вадим Станиславович Никонов, а именно он руководил в то время дублем, брал меня на выездные матчи, приходилось отпрашиваться с уроков в школе. И учителя, надо признать, всегда шли мне навстречу, знали, что от школьной программы не отстану, нагоню, если что.

Конечно, совмещать тренировки, игры и учебу было непросто. И мне не раз предлагали перейти в спецкласс СДЮШОР «Торпедо», через который прошли, кстати, Шустиков, Чугайнов, Чельцов, Ульянов. Но я отказывался. Видел и знал, как там «учатся». А мне хотелось получить настоящее образование.

Я вообще считаю, что для всех мальчишек, занимающихся в футбольных школах, получение полноценного среднего образования должно стать нормой. Потому что, будет он футболистом или нет, насколько глубок его талант, чаще всего становится ясно лишь к 15-16 годам, то есть к выпускному классу. И скольким ребятам в этом возрасте дают понять или в лучшем случае они сами понимают, что в дальнейшем им в футболе делать нечего. Сколько разочарований, даже маленьких трагедий можно в этом случае избежать, если ты имеешь образование, склонность к какому-либо иному роду деятельности.

Если же у тебя есть определенные способности к футболу, талант, то и в этом случае выбор может быть непростым. И мне пришлось с этим столкнуться. Дело в том, что мама очень хотела, чтобы я не бросал учебу и поступил в МАИ. Я тоже склонялся к продолжению образования, но интерес мои проявлялся совсем в иной плоскости. С детства я увлекся авиацией и мечтал стать если и не летчиком, то по крайней мере работать в области гражданской авиации. Тогда в стране было два подобных училища — в Актюбинске и Кировограде. Я размышлял, в какое из них подать заявление. Но тут дело вмешался Вадим Станиславович Никонов. Он не раз и не два беседовал с мамой, со мной, убеждал, доказывал, что у меня есть определенные задатки, способности и что я могу добиться в футболе очень многого. И убедил-таки.

К тому времени, кстати, и Валентин Козьмич Иванов, старший тренер команды мастеров, легенда отечественного и автозаводского футбола, приметил меня в играх за дубль и тоже проявил заинтересованность в том, чтобы я остался в футболе.

Тут уж я всякие сомнения отбросил и...через год оказался в основном составе.

Вот так началась моя по-настоящему игровая карьера.

ДЕБЮТ

Все первое в жизни остается в душе человека навсегда. Вот так и мой дебютный выход на поле в основном составе автозаводского «Торпедо» отложился в памяти так ярко и отчетливо, словно это было не 14 лет назад, а только вчера.

24 августа 1988 года. Стадион «Торпедо» на Восточной улице. Мы принимаем киевское «Динамо». За полчаса до игры выходим на разминку. Стадион битком забит. Погода великолепная — солнечный, тихий, нежаркий московский вечер. В первом тайме Владимир Гречнев с пенальти забивает первый гол, а в середине второго он проводит еще один мяч. Мы ведем 2:0. А минут за 10-12 до конца игры вдруг вижу: помощник Валентина Козьмича Никонов машет рукой нам, запасным, стоящим за воротами, и кричит: «Юра, Юра, быстрее!» Не смогу точно описать то ощущение, которое тогда испытал. Понятно, для чего меня звали: предстояло выйти на поле — в таком матче и против такого соперника. Помню только, что я глубоко вздохнул, подхватил свои бутсы под мышку и, расстегивая в на ходу тренировочный костюм побежал к скамейке. Пока зашнуровывал бутсы, Валентин Козьмич негромко мне говорил: «Спокойно, Юра. Выйдешь на поле, подвигайся, потерзай ложными рывками оборону киевлян, заставь защитников обратить на тебя внимание. Пусть они просто увидят и почувствуют, что на поле вышел игрок, нападающий, который хочет и может забить». Возможно, в той игре я и мяча ни разу не коснулся: первый матч есть первый матч. Тем более, когда тебе еще только 17 лет. Однако больше в том году и в следующем, 89-м, я за основной состав не играл. Но уже в начале 90-го все межсезонье провел вместе с основной командой, а после того, как в середине первого круга вернулся из Тулона с олимпийской сборной СССР, которой тогда руководил Владимир Сальков, ко мне подошел Валентин Иванов и сказал: «Готовься, Юра, твое время настало».

И ВРЕМЯ ПОШЛО...

Конечно, я тогда и подумать не мог, что то время, которое настало для меня, так быстро закончится. Я летал, как на крыльях, и потом, я очень чутко прочувствовал, что Иванов мне доверяет, готов, если надо, в чем-то помочь. В ответ он требовал только одного — полной самоотдачи и трудолюбия, честности перед самим собой и футболом. Вообще он в то время очень много молодых игроков стал подпускать в состав, явно занявшись омоложением команды, подготовкой ее будущего. Поэтому, анализируя сейчас тот период, ставший самым ярким, но, увы, и единственным в моей футбольной карьере, прихожу к выводу, что ничего случайного в нем не было. Юношеский максимализм, помноженный на чувство неизведанного, непознанного, и дал результат. Так, сыграв, по сути, только во втором круге, я по итогам сезона 90-го года вошел в список «33 лучших». Хороша была тогда и голевая моя серия: забивал и в чемпионатах, и в Кубке СССР, и в еврокубках. Причем в ворота таких команд, как киевское и московское «Динамо», «Спартак», «Севилья», «Монако». Ну а первый свой мяч я забил минскому «Динамо»: ворвался с левого фланга в штрафную площадь, поднял голову, увидел ворота и средней частью подъема мощно пробил в ближнюю девятку. Не хотел бы, чтобы у болельщиков сложилось впечатление, будто один Тишков тогда был молодец. Нет. В футболе так не бывает. Здесь все взаимосвязано, и по большей части игра отдельного футболиста зависит от действий всей команды. А «Торпедо» в сезонах 90-91-го годов представляло собой очень удачный сплав опыта и молодости. И в этом опять-таки большая заслуга Иванова, тонко чувствовавшего состояние каждого игрока и команды в целом. Функционально мы всегда были готовы очень здорово, не потому ли, что после его тренировок частенько не могли сесть на стул без помощи рук — так болели и гудели натруженные мышцы ног. А каким он был психологом. Приехали, помню, мы в Монако на ответный матч Кубка УЕФА. Накануне во Франции прошли сильные снегопады, и поля были, прямо скажем, не в лучшем состоянии. Готовимся ехать на разминку, а Козьмич вдруг и говорит: «Знаете, ребята, мы сегодня тренироваться не будем. Свои два мяча мы все равно забьем и выиграем, поэтому предлагаю поехать в местный океанологический аквариум. Посмотрим на обитателей подводного мира». Мы, футболисты, честно признаюсь, переглянулись между собой, и у каждого, наверное, мелькнула мысль: а в здравом ли уме Козьмич, ведь сегодня вечером игра? Правота и мудрость решения Иванова дошли до нас позже, когда мы вышли на матч с «Монако» спокойными, уверенными в своих силах и выиграли-таки — 2:1, забив, как и предсказывал Валентин Козьмич, свои два мяча.

А как грамотно он занимался комплектованием команды. Не спешил расставаться с ветеранами клуба, добиваясь, как я уже говорил, сплава опыта и молодости. Что это давало? Мы, молодые футболисты, выходя на поле вместе с Полукаровым, Сарычевым, Ширинбековым, Николаем Савичевым, не могли, не имели права, по крайней мере в самоотдаче, сыграть хуже их. Потому что, когда Полукаров стелется в подкате, когда он же в матче с «Севильей» грудью выносит мяч с линии ворот, ты, молодой, даже если у тебя что-то не получается, сводит ноги от усталости, все равно заставляешь себя бежать, бороться, играть. Это была своя, единая, заводская команда, со своим миром, в который чужакам, людям посторонним, равнодушным к истории клуба и завода, доступа не было. Игра через «не могу» изо всех сил позволяла нам обыгрывать соперников и посильнее нас по подбору исполнителей. Валентин Козьмич не уставал повторять нам, что игрок должен быть быстр, ловок, вынослив, что суть игры складывается из суммы стереотипных действий — завладев мячом, отдать пас, открыться, получить ответную передачу и так далее. Но для того, чтобы так действовать, нужно быть хорошо готовым физически. Тот же «Спартак» сейчас на фоне нашего вялого чемпионата России выглядит молодцом, но как только он выходит на международную арену и его соперник начинает даже не бежать, а просто быстро и мобильно двигаться, «Спартак», к сожалению, тут же теряет все свои лучшие качества.

КОНФЛИКТ И УХОД ИВАНОВА

Сезон 91-го стал, в общем-то, для меня и команды как бы естественным продолжением предыдущего. Мы вновь в числе главных претендентов на медали, с нами считаются, нас опасаются. Кажется, ничто не могло омрачить внутреннюю жизнь клуба. Однако осенью случился тот самый конфликт, когда тренер и команда стали по разные стороны баррикад. Не секрет, что со временем и возрастом на многие вещи смотришь иначе, многое переосмысливаешь. И я не раз потом задавал себе вопрос: а чего же нам, собственно, не хватало, можно ли было избежать тех сентябрьских событий, от которых, по сути, никто не выиграл, а по большому счету все проиграли?

В том конфликте, а конкретно, в той ситуации, которая послужила его причиной, не правы были мы. Ведь из-за чего все началось? Это было в Самаре после кубковой игры с «Крыльями Советов». А через два дня нас ждала очень важная, принципиальная игра с «Днепром» — нашим соседом по турнирной таблице. И Иванов попросил нас проявить сознательность, самым серьезным образом отнестись к подготовке к этой игре.

Услышали его, однако, далеко не все. И когда поздним вечером прошла проверка, нескольких футболистов в гостиничном номере не оказалось. Валентин Козьмич сказал, что все они, за исключением одного-двух, будут отчислены из команды. Вот тут-то все и закрутилось. Остальные футболисты встали на защиту своих товарищей, и никто в итоге не то что уступить друг другу, просто услышать не захотел. Возникла такая мысль, что Иванов всегда был деспотом и что, мол, он по совокупности многих лет хотел кому-то за что-то отомстить.

Думаю, это все-таки было не так. Я и тогда сомневался, но все же пошел вместе со всеми, сработало стадное чувство. В конце концов Иванов, дабы окончательно не развалить команду, ушел, а мы на общем собрании дали слово руководству клуба, что будем самым серьезным образом относиться к своим обязанностям.

Хватило нас только до конца того сезона, а в следующем чемпионате команда попросту провалилась, едва уцелела в высшей лиге.

Возможно ли повторение такой ситуации в нынешнее время? Думаю, что нет. Сейчас меняются не только времена, но и потихонечку меняется сознание людей. И сейчас, когда нет уравниловки, как раньше, каждый в подобной ситуации будет решать спорный вопрос сам за себя. Да, собственно, и с введением контрактной системы, где все права и обязанности игрока расписаны (по крайней мере они должны быть расписаны), не должно возникать и подобных ситуаций.

В том конфликте, по крайней мере для меня, более важным оказался совершенно иной аспект, а именно, каким должен быть тренер: диктатором, товарищем футболистов или и тем, и другим в зависимости от обстановки? Я бы ответил так, что в нашей стране он должен быть прежде всего хорошим психологом, так как многое зависит не только от его личности как тренера, но и от подбора футболистов, которые находятся в его распоряжении. Еще один важный момент на сегодня — это то, как составляются контракты между клубом и игроком. А составляются они сейчас очень плохо. Почему? Потому что у большинства футболистов, к чему лукавить, совершенно неграмотных с юридической точки зрения, нет личных агентов, которые помогли бы им в этом. Отсюда у большинства футболистов их права, безусловно, ущемлены. А многим тренерам и президентам клубов это выгодно, ибо чем туманнее составлен контракт, тем и лучше. Нередки ведь случаи, особенно это относится к совсем молодым футболистам, когда им подсовывают просто чистый бланк контракта и, на словах обещая что угодно, принуждают подписать его.

Вернусь, однако, к концовке сезона 91-го года. Мы тогда выступили удачно и заняли третье место. Но вот что любопытно. Еще перед началом сезона Иванов настраивал нас именно на такой результат. Валентин Козьмич вообще очень хорошо знал, точнее, даже чувствовал, где мы можем взять очки, а где, скорее всего, потеряем их. Иванов был стратегом: знал, понимал наше состояние, чувствовал, в какой спортивной форме находится команда, в какой период мы можем добыть очки, а в какой провалиться.

Вот конкретный пример. Собирает он нас, кажется, это было в июне или июле месяце, и говорит: «Нам нужно набрать 36-37 очков, и тогда мы занимаем 3-е место. Но это при условии, что в последних двух играх чемпионата обыгрываем «Спартак» и киевское «Динамо».

Иванов позже, напомню, уходит из команды. Сентябрь — октябрь — ноябрь мы играем без него, и перед последними двумя турами у нас 33 очка. Играем со «Спартаком». Остается 10 минут до конца встречи, ничья — 1:1. Мы получаем право на штрафной, я подхожу к мячу и поверх стенки забиваю победный гол. Следующая игра — с киевским «Динамо». Упорнейший тяжелейший поединок: минут за 20 до конца игры я с фланга простреливаю во вратарскую, и Алексей Юшков, светлая ему память, вместе с мячом и с защитниками динамовцев буквально вваливается в ворота — 1:0. Мы набираем 37 очков и становимся бронзовыми призерами. Скажете, мистика? Нет, тонкий стратегический расчет тренера Валентина Иванова.

«ТОРПЕДО» — «ДИНАМО» — «СПАРТАК»?

Многим тогда, по окончании сезона 92-го года, могло, наверное, показаться, что как только поступило предложение из «Динамо», так я тут же на следующий день и побежал туда. Нет. Все было не так просто, решение о переходе в динамовский клуб далось мне очень и очень тяжело. Первый раз Валерий Газзаев, тренировавший тогда «Динамо», заговорил со мной о переходе летом 1991 года. Затем в сентябре, когда разгорелся конфликт в «Торпедо» и ситуация в команде была крайне сложная, мне поступило предложение из «Спартака».

У меня появился выбор — «Спартак» или «Динамо». Первым делом я поехал к Олегу Ивановичу Романцеву, переговорил с ним и даже написал заявление, предварительно договорившись с Романцевым, что если Иванов уйдет, я останусь в «Торпедо», в противном случае перехожу в «Спартак». Когда Валентин Козьмич ушел, я позвонил Романцеву, и он без всякой обиды, очень по-доброму ответил: «Юра, не беспокойся, как мы с тобой и договорились, заявление я порву».

А Газзаев в течение всего сезона продолжал настойчиво звать меня. Я по-прежнему колебался. В то время у меня, кстати, был личный агент, причем очень серьезный, Пини Захави из Израиля. Потом где-то прошла информация, что он является агентом и англичанина Оуэна. Так вот, Захави чуть было не сосватал меня в английский «Шеффилд». Он организовал мою поездку в Англию на месяц, поселил в пятизвездочном отеле, в общем, постарался показать мне красоту заграничной жизни: вечером ресторан, лимузин, посещение матча «Тоттенхэм» — «Манчестер Юнайтед», в ложе VIР рядом со мной сидел Линекер с супругой, чуть дальше известный архитектор в Англии. Проходил, естественно, я и смотрины, тренировался вместе с командой, однако не получилось, не хватило количества игр за национальную сборную: иностранцы, играющие в Англии, должны иметь в своем послужном списке, как минимум, 12 игр за сборную, а у меня на то время их было всего две.

Вернулся в Москву как раз к ответной встрече еврокубка — «Торпедо» — «Реал» (Мадрид). Мы выигрываем 3:2, я забиваю свой «дежурный» мяч головой, и Захави опять говорит: «Юра, нет проблем, тобой интересуется испанский «Логроньес». Организовывал мне встречу с президентом испанцев, но тут вновь появляется Валерий Газзаев, берет меня под руку и везет в Президент-отель на встречу с президентом итальянской «Аталанты».

Валерий Георгиевич сделал своего рода пиаровский шаг, сказал, что если я перейду в «Динамо», то он подпишет со мной договор о намерениях и уже летом я смогу уехать на просмотр в «Аталанту».

В принципе, если вспомнить то время, «Динамо» действительно имело большие выходы на ведущие в футбольном плане страны Европы, прорубило своеобразное окно, в частности, в Испанию и Италию. А в итоге все решила личная встреча с Николаем Толстых. Он переговорил со мной, четко и ясно изложил условия контракта и, что важно подчеркнуть, выполнил их полностью.

В «Торпедо» тогда меня стали называть предателем, рвачом. Мне было это обидно слышать, особенно потому, что люди не знали истинных обстоятельств. А они были таковы. Когда я решился на переход, то честно пришел и сказал об этом Юрию Миронову, тогда главному тренеру команды, и начальнику «Торпедо» Юрию Золотову. К тому времени контракт с клубом у меня закончился, и «Торпедо» получило бы лишь небольшую компенсацию. Поэтому Миронов с Золотовым стали уговаривать меня подписать с «Торпедо» контракт и только потом переходить в «Динамо». Понимая и зная непростое финансовое положение своей родной команды, я иду на это. Подписываю контракт, и Толстых платит «Торпедо» деньги. Сумма была поделена на две части: одну из них «Торпедо» получало сразу, а вторую — от суммы моей дальнейшей продажи. То есть ситуация, по западным меркам, является полнейшим абсурдом. Будь я действительно рвачом, поступил бы совершенно иначе...

«ЗАКАНЧИВАЙ ИГРАТЬ»...

Многие ли задумываются о том, что карьера игрока может прекратиться буквально в каждом матче? Когда такое случается, рядом остаются только истинные друзья, остальные про тебя тут же забывают. Нечто подобное пришлось пережить и мне. В один миг все исчезло — светлые тона, агенты, заманчивые предложения. Вместо этого больничная койка, белый потолок, неотступные мысли о конце карьеры и жестокий вопрос: что же делать дальше?

Тому злополучному кубковому матчу с командой «Коломна-Авангард» предшествовали довольно странные и необъяснимые события. За несколько дней до этого мы играли календарный матч чемпионата с московским «Локомотивом», и в перерыве этой встречи какие-то люди, как потом выяснилось, хозяева клуба «Коломна-Авангард», вошли в судейскую и стали распекать арбитров, указывая им, как надо судить. Николай Толстых обратился к ним: вы, мол, кто такие, что здесь делаете? Они ему в ответ нагрубили. Вышел приличный скандал.

А вечером накануне игры произошел и такой случай. Мой многолетний партнер по автозаводской команде встречает меня возле моего подъезда и говорит без объяснения только несколько слов: «Юра, не надо ехать в Коломну». Мне тогда и в голову ничего плохого не пришло. А ведь, задумайся я хотя бы на мгновение о том, почему твой лучший друг, знающий к тому же Сергея Бодака, встречает тебя у подъезда и говорит такие слова, может, и не случилось бы ничего. Помню, я тогда отшутился: «Да ладно, чего ты». Уверен, послушай я тогда его и скажи Газзаеву, что у меня недомогание, он не поставил бы меня на игру...

Но вернемся к матчу. Вышел я на поле, как обычно, бодрым, здоровым, а вынесли меня потом на носилках и в машине «Скорой помощи» отправили прямо на операцию во второй физкультурный диспансер. Думал ли я тогда, что в дальнейшем так и не смогу восстановиться и заиграть в свою полную силу? Нет, поначалу, конечно, таких мыслей не было, хотя характер травмы говорил о том, что больше на поле мне не выйти: удар был настолько сильным, что вылетел весь сустав, порвались все связки, а лодыжка вышла наружу...

И все-таки я начал потихонечку, превозмогая дикую боль, бегать. Приговор прозвучал, когда я поехал в ЦИТО к профессору Морозову. До сих пор как бы слышу не только его слова, но даже интонацию, с которой он их произнес. Он сказал: «Все, Юра, надо заканчивать, бери учебник в руки». И показывает на снимок: «Хряща нет, межсуставной щели нет, синувиальной жидкости нет, большая таранная кость трется о большую берцовую и частичная потеря движения в суставе».

Мне тогда было всего 22 года. О чем я думал, когда лежал в диспансере? Разные мысли в голову лезли, но главная из них, конечно, — за что? Почему? Много раз просматривал кассету с записью эпизода (у меня она есть), когда после столкновения с Сергеем Бодаком я получаю ту самую травму.

Я прекрасно знаю Сергея, вместе играли за дубль, в гостях он у меня был. То есть знаю его и как человека, и как игрока. Знаю, что футболистом он был жестким, играл на грани фола и соперников особо не жалел. Но могу ли я, как будущий юрист, да, наверное, и просто как человек, не имея достаточных фактов, обвинять его в умышленных действиях?..

Встречались ли мы после этого с Бодаком? Да, несколько раз. Скажем, в прошлом году, когда я комментировал для ТВЦ матч «Сатурна» из Раменского. Он работает в этой команде. Столкнулись — здравствуй, до свидания, и все. Не знаю, может быть, пройдет какое-то время, и Сергей все-таки захочет что-то сказать мне? Не знаю. Зла я на него не держу — это не по-христиански, но мне хотелось бы знать правду.

А вообще та ситуация очень четко разделила мое окружение на настоящих друзей и на мнимых. Кто-то остался со мной до конца (приходили навещать и Симонян, и Игнатьев, и Садырин, не говоря уже о ребятах из «Торпедо» и «Динамо»), а кто-то очень скоро и забыл обо мне. Были и те, кто злорадствовал. Увы.

А вот «Динамо» и Николай Александрович Толстых, наоборот, поддерживали меня. Снова заключили со мной контракт (хотя, наверное, в глубине души понимали, что я уже не игрок), не торопили меня, дали время прийти в себя, верили, надеялись, что могу восстановиться.

Не получилось. Я перенес несколько операций, ездил на консультацию в Венгрию к известному профессору — все бесполезно. Не стало лучше мне и с возрастом. Сустав становится все более неподвижным, более того, сейчас возникает необходимость в новой операции: надо еще раз резать сустав. А мне ведь до сих пор во сне снится, как я забиваю голы.

ТРЕНЕР, ТЕЛЕКОММЕНТАТОР...

Настало все-таки время, когда я уже не мог больше злоупотреблять доверием ко мне руководства «Динамо». Попробовал вернуться в футбол на более низком уровне — первой лиги. Принял приглашение казанского «Рубина» и не раз потом пожалел об этом. Они попросту обманули меня — не выплатили причитающиеся по контракту деньги. Это было настолько несправедливо, что я, в общем-то, человек бесконфликтный, решил добиваться справедливости через суд. 15 декабря 1998 года я в одностороннем порядке разорвал контракт и вместе с юристом Василием Грищаком подал исковое заявление в суд. Тяжба длилась два с половиной года, и мы выиграли дело.

Чего это мне стоило? Нервов? Конечно. Но главным, как ни странно, оказалось другое. Я, к тому времени уже студент юридического института, получил великолепнейшую практику. Ведь пришлось пройти все судебные инстанции, начиная от районного суда города Казани и заканчивая Верховным судом РФ.

Пока шло разбирательство, попробовал свои силы в родной команде — «Торпедо»-ЗИЛ. Увы, Борис Игнатьев посчитал, что я не потяну. В обиде не был, понимая, что не иду ни в какое сравнение с тем Тишковым, который играл в начале 90-х. Да, я недоиграл, элементарно недоиграл свое в футболе, но и в те три сезона, что мне довелось выходить на поле, я успел пережить немало счастливейших мгновений в своей жизни.

Помню, когда мы приехали из Монако, Сергей Шустиков долго еще на вопросы молодых футболистов из автозаводского дубля отвечал в свойственной ему эмоционально-юмористической манере: «Ребята, мы победили, и Веа плакал после игры, сидел и плакал. И даже не плакал, а рыдал», — и показывал в лицах, как рыдал Веа, один из лучших в то время футболистов Европы.

Наконец, я благодарен, что футбол свел меня с такими людьми, как Виктор Балашов, Валентин Иванов, Константин Бесков, Вадим Никонов, Валерий Газзаев, Борис Игнатьев, Николай Толстых, и многими, многими другими, несомненно, повлиявшими на мое становление как игрока и личности. Когда я окончательно решил завершить свою, по большому счету, едва начавшуюся игровую карьеру, я все-таки не остался один. Володя Кобзев, работавший в то время в СДЮШОР «Торпедо»-ЗИЛ имени Валерия Воронина, предложил мне попробовать себя в роли детского тренера. Я согласился и с 1 сентября 1999 года стал детским тренером, взяв ребятишек 91-го года рождения. В прошлом году уже Сергей Ческидов предложил мне испытать себя на ТВЦ в качестве комментатора футбольных матчей, а совсем недавно я решил попробовать свои силы и в роли спортивного функционера в структуре «Медиасоюз», президентом которой является Александр Любимов, один из основателей «Взгляда» времен перестройки.

Я ничего не упомянул о своей семейной жизни. Думаю, не открою Америки, если скажу, что для футболиста жена — это больше чем жена. Это его крепкий тыл, его спокойствие, сосредоточенность на поле, в общем, это то, без чего подчас футболист не может состояться как мастер. Познакомились мы с Леной, моей будущей женой, 12 лет назад, когда я только-только начал играть за основной состав. На ее долю выпало немало сложностей и переживаний, и в самый тяжелый момент в моей судьбе, связанный с травмой, она не только была всегда рядом со мной, но стала еще ближе, роднее. Знаете, когда людей сближает радость — это одно, а когда испытания — это совсем другое. 1 сентября 1994 года мы поженились, отпраздновали свадьбу в ресторане «Пекин» в присутствии свои верных и преданных друзей из «Торпедо» и «Динамо». А через год у нас родился сын Евгений. И вот что интересно: когда недавно его спросили, хочет ли он стать футболистом, Женька вдруг так не по годам серьезно, но по-детски искренне ответил: «Нет. Я не хочу, чтобы у меня болела нога так же, как у папы». Вот ведь как...

На этом мы с Юрием Тишковым распрощались. Кем он в итоге станет: детским тренером, телекомментатором, юристом или спортивным журналистом, функционером — не знаю. Время покажет. Но хочется верить, что послеигровая его карьера окажется, не в пример футбольной, долгой и счастливой.

Иван Тимошкин
«Футбол», №9, 2002