ТРУДНОЕ СЧАСТЬЕ ЭДУАРДА СТРЕЛЬЦОВА

ЕСТЬ одно имя в футболе. Оно в особом ряду. В силу особой зрительской симпатии. В силу неповторимого искусства Игры.
Шведские газеты окрестили этого футболиста в свое время «русским танком».
Сам Григорий Иванович Федотов, патриарх советского футбола, заметил как-то ему: «Знаешь, я тоже играл, но как ты играешь!..». Дальше не нашел подходящих слов.
Шахматист на футбольном поле. Драматург. Актер. Виртуоз. Явление.
И это все о нем.
А он — обыкновенный человек, с открытым улыбчивым лицом, теплыми наивными глазами. Он и внешне-то выглядел совсем не по-спортивному — тяжелый, грузный, даже сутуловатый...
Его необыкновенное мастерство — не результат, не следствие того, что хотел он на футбольном поле показаться, выгодно отличиться, выделиться из общей массы. Эта психология ему чужда. Он просто был самим собой.
Он всегда спешил. Спешил играть, жить в футболе. Как можно дольше общаться с мячом и полем. Будто боялся расстаться с ними, будто предчувствовал скорую беду. Так было с ним в первой половине жизни в большом футболе. До 1958 года, до Тарасовки. До того черного в его судьбе дня. Это было какое-то затмение. Он преступил закон. Не выдержал огромной ноши славы, упавшей на его плечи. Был суд и приговор.
После вынужденного перерыва, который изолировал его на многие годы от футбола, он опять спешил. Спешил творить на футбольном поле, поделиться с людьми своей радостью общения с любимым мячом. Будто опять предчувствовал безвременное расставание с ним...
Он ушел из большого футбола в расцвете сил и творческих помыслов. Ушел тихо, без шума. Не как другие знаменитости — при переполненных трибунах стадиона, с громкими рукоплесканиями и овациями, в сопровождении прощальных речей друзей-товарищей. Не было всего этого. Не хотел.
«...Накануне одного из первых матчей нового сезона заболел наш левый край А.Гулевский, — пишет Валентин Иванов в своей книге «Центральный круг», — и на его место поставили новичка — высокого плечистого парня с закрывающей лоб челкой, которая была тогда в моде у ребят... Знали о нем немного: что ему нет еще и семнадцати, что живет он в Перове и работает на заводе «Фрезер».
На поле он повел себя так, будто всю жизнь только и делал, что играл в основном составе «Торпедо». В первый раз, как к нему попал мяч, он пошел с ним прямо на защитника, легко обвел его, потом другого, третьего и прострелил вдоль ворот. Во время следующей нашей атаки он уже сместился поближе к центру и в удобный момент, не раздумывая и не сомневаясь, пробил по воротам. Пробил, не останавливая мяч, сильно и точно...
На разборе его похвалили, но он не выказал по этому поводу никаких эмоций. После третьего матча его вернули в дубль: выздоровел Гулевский — игрок, которого неудобно было отправлять на скамью запасных. И снова наш новичок не выказал ни огорчения, ни удивления, оставшись, как всегда, безучастным».
Это был он. Эдуард СТРЕЛЬЦОВ.
НАКАНУНЕ встречи с Эдуардом Анатольевичем я взял интервью у Никиты Павловича Симоняна:
— Эдика мы очень любили. Звали его Бэбби. Не только потому, что он был самый молодой в сборной страны. Нас, стариков, Эдик подкупал своей бескорыстностью, добродушием.
Заметьте, для юноши его возраста — а ему тогда было всего лет восемнадцать — это редкое свойство. Как правило, молодые люди, особенно молодые футболисты, — честолюбивы, тщеславны, да, а он... Я вам один случай расскажу. В Мельбурне было. В пятьдесят шестом году, на Олимпиаде. Вы, конечно, знаете, что наша команда заняла там в труднейшей борьбе первое место. По положению, золотые медали вручали лишь тем, кто участвовал в финальной игре. Как известно, тренеры на финал, на последнюю встречу, поставили меня. Вместо Эдика. До этого он отыграл все предварительные матчи. Причем блестяще! И в том, что наша команда дошла до финала - немалая заслуга его.
Словом, получил я золотую медаль — а никакой радости, совесть мучает. Иду к Стрельцову, говорю: «Эдик, эта золотая медаль не моя. Она твоя. Ты ее заслужил. Можешь взять ее себе». Эдик наотрез отказался: за кого, мол, меня принимаешь. А я все равно места себе не нахожу. Снова подошел к нему на следующий день. Теперь уже на теплоходе «Грузия» — в море, когда отплыли домой. Тут Эдик осерчал. Говорит: «Если ты еще раз предложишь мне свою медаль, обижусь».
ПОВТОРНЫЙ матч с поляками, победитель которого попадал в финал первенства мира 1958 года, был назначен в Лейпциге. Так уж случилось, что Иванов и Стрельцов опоздали на поезд «Москва — Берлин», которым уехала в ГДР сборная СССР. Быстро сели в легковую машину и догнали поезд в Можайске. Вернее, приехали туда раньше поезда. Но он здесь не останавливался. Хорошо, что начальник станции оказался болельщиком московского «Торпедо». Остановил экспресс.
Потом, конечно, здорово попало Иванову и Стрельцову. Дело в том, что опоздали они на поезд из-за халатности Иванова. Стрельцов об этом — никому. Молча разделил ответственность пополам.
Кстати, в том матче с поляками он при столкновении с защитником получил тяжелую травму ноги. Упал и не мог подняться. Его на руках вынесли с поля. Подбежал доктор. Корчась от боли, Стрельцов простонал:
— Сделайте что-нибудь... я должен вернуться. Надо забить гол...
Доктор сделал невозможное. Стрельцов снова вышел на поле и забил заветный гол.
После игры старший тренер сборной Гавриил Дмитриевич Качалин, радостный и веселый, заметил:
— Я не видел никогда, чтобы ты с двумя здоровыми ногами играл так, как с одной.
СЕГОДНЯ как-то по-особому, с тоской и грустью, что ли, вспоминаем мы, поклонники таланта Эдуарда Стрельцова, то, как играл он. Можно ли забыть пусть далекие, давно сошедшие в историю, пре красные страницы! Вспомним хотя бы одну из них.
1968 год, 8 ноября. «Торпедо» — «Пахтакор». Финальная встреча на Кубок СССР. 52-я минута. Стрельцов пяткой пробрасывает мяч между ног Иноятова, и Савченко оказывается один на один с вратарем. Удар. Гол. Победа...
Анатолий Папанов, любимый артист Эдуарда и страстный болельщик «Торпедо», пошутил по поводу легендарного стрельцовского паса пяткой:
— За что его люблю? Он, Стрельцов, пяткой думает... Тут же добавил:
— Если серьезно: люблю этого футболиста за то, что на поле мыслит, думает. Можно красиво обвести, красиво ударить, красиво бегать. Но, если все без смысла, тогда футбол не футбол, а бог знает что. Самое главное в футболе — пас. Вот тут нужна красота! Он должен быть мягким, точным, своевременным. Он должен быть умным. Наконец — пластичным! А для этого необходима голова, необходимо мыслить. Этим бесценным даром и обладал мой кумир.
Когда слышу о необыкновенном таланте Эдуарда Стрельцова, приходит в голову любопытная мысль, давно вычитанные откуда-то строчки:
«Талант падает с неба. Если он упадет на камёнь, то погибнет. Если упадет в чернозем, то взойдет, даст цветы и плоды».
Талант Эдуарда Стрельцова с самого начала попал в благодатную почву. Судьба свела одаренного мальчика из Перова с директором стадиона завода «Фрезер» Зайцевым. Он занимался с ребятишками — не было тогда специального детского тренера по футболу. Зайцев однажды подарил Эдику новые бутсы. По тем временам, в начале пятидесятых, настоящие бутсы роскошью, богатством считались. Сколько же радости доставил этот подарок юноше!
— Зайцев меня и нападающим поставил. Центральным. Угадал... Потом настоящий тренер на стадионе «Фрезер» появился — Марк Семенович Левин. Он и рекомендовал меня в «Торпедо»...
Позднее в его жизни появились корифеи, мудрецы, футбольные академики — Виктор Александрович Маслов, Николай Петрович Морозов, Константин Иванович Бесков...
Это Маслов подсказал в свое время Морозову обратить на Стрельцова внимание. При этом добавил уверенно:
— Помяни мое слово, Петрович: это будет великий игрок!..
Ай да Маслов — ясновидец! Не зря торпедовцы звали Виктора Александровича «дед>. То есть мудрец. ОПРОСИЛИ мудреца:
— Каким неоценимым богатством люди пренебрегают? Ответил мудрец:
— Скромностью.
Непритязательность и скромность — этими неоценимыми человеческими достоинствами Эдуард Анатольевич никогда не пренебрегал, берег в себе с той поры, когда однажды оступился в юности. Даже при всем его футбольном величии. Он держал себя в жизни где-то за «кадром», не имея привычки выпячивать свое «я». Всего лишь одно тому подтверждение.
Он чувствовал себя очень неловко, узнав, что по результатам чемпионата 1967 года признан лучшим футболистом страны. Когда спросили, почему это радостное известие смутило его, ответил;
— Что бы испытывал на моем месте футболист, если бы его признали лучшим в то время, когда его команда заняла в первенстве страны лишь двенадцатое место?
КОГДА его «Торпедо» терпело неудачу, видели бы, как он переживал, места себе не находил, не спал ночами, люминал принимал, — вспоминает Раиса Михайловна, супруга Стрельцова. — Все ему казалось, что он виноват в поражении команды, что он что-то не так сделал на футбольном поле. Если же его команда выигрывала — все на лице написано. Сияет. Настроение такое — готов тебе все, что угодно сделать по хозяйству. А вообще-то он у меня молодец — помогает мне часто по дому. Даже окна моет... Да! Примерный семьянин. Очень ответственный. Аккуратный. На очередной матч как на праздник готовился. Сам футболку постирает, побреется, погладится. И идет. Когда возвращался с победой, мы с сыном Игорем, бывало, упрекнем его: «Что же ты, папа, не забил больше! Сколько у тебя было возможностей!». Отвечает: «Не хотел...» — «Как так?!» — «Да жалко стало. И так позабивали им. Хватит».
ЭДИКА помнит и любит не только мое поколение, — сказал автору этих строк старший тренер «Торпедо» Валентин Козьмич Иванов. — Спросите любого сегодняшнего мальчишку, мало-мальски интересующегося футболом, и он ответит, кто такой Эдуард Стрельцов...
Есть среди них и счастливцы; не одну сотню ребятишек за последние годы обучил Эдуард Анатольевич футбольному искусству. Он детский тренер на стадионе «Торпедо». Воспитание юных футболистов, как считает Стрельцов, — его призвание.
Однажды он так отчитал набедокурившего ученика:
— Если когда-нибудь мне скажут, что из тебя вышел хороший футболист, но плохой человек, — это меня огорчит: значит, не на пользу пошла моя наука...
Говорят: истинная суть человека проявляется в его отношении к детям. Стрельцов любит их.
НА СТАДИОНЕ «Торпедо» во время матча хозяев поля с минчанами я познакомился с Николаем Дмитриевичем Углановым из Минска. Болельщик — ну, такого еще не встречал. Все и всех в футболе знает. Помнит радиорепортаж Синявского с матча ЦДКА — «Динамо» Москва в 1946 году. Ходячая футбольная энциклопедия, да и только!
— Что со Стрельцовым на поле ни вытворяли защитники! — вспоминал Николай Дмитриевич. — Толкали, цепляли, хватали за трусы, били по ногам, а он хоть бы что! Идет себе впереди — и мяч как приклеенный к ногам... Удивлялся я ему — будто без нервов; не отвечал никогда на грубость! Правда, однажды не выдержал... Могу и точную дату назвать — 11 апреля 1957 года. В Одессе на стадионе «Пищевик» торпедовцы Москвы играли с нашим минским «Спартаком» (теперешнее «Динамо»). Проиграл тогда «Спартак». Единственный, но красивый гол ему забил все тот же Стрельцов: ох как он обыграл двух защитников! И... А удар у него, сами знаете, был пушечный! Но спустя несколько минут допустил грубость — за товарища заступился, за Иванова. Того защитник «Спартака» Артемов локтем под дых ударил. Можно сказать, буквально нокаутировал. Ну, а Стрельцов возьми да ответь Артемову... После того случая его на три игры дисквалифицировали...
...За что его наши болельщики уважают? — продолжал старый болельщик из Минска. — Лично я, например... Как это выразить? Ну, смотрел на него на стадионе или когда по телевизору с его участием матчи показывали — он словно магнит приковывает к себе внимание. Бежит ли с мячом, стоит ли в ожидании его — во всем этом было что-то живое, доброе, человеческое. Даже со стороны было видно — обаятельный он человек.
В истории футбола не было еще случая, чтобы спортсмен после семилетнего вынужденного перерыва играл так же великолепно, как прежде. Игра же Стрельцова в шестидесятые годы, после возвращения, была даже качественно выше той — из пятидесятых. И мудрее. Стрельцов сумел сохранить себя для футбола, не потерялся, сумел выстоять в беде, которая случилась с ним в юном возрасте.
НЕЗАВИДНАЯ, тяжелая судьба была у этого спортсмена, Как у всех послевоенных мальчишек. Рос без отца. Мать родом из Рязанской области, из крестьян. Инфаркт перенесла, получила инвалидность. Чтобы помочь ей, Эдик после семилетки пошел работать слесарем-лекальщиком.
— Он у меня очень добрый, внимательный, — рассказывает Софья Фроловна, мать Эдуарда Стрельцова. — Наверное, сама жизнь сделала его таким. Никогда не забуду тот вечер. Эдику было лет двенадцать. Начинало смеркаться, а он все гонял во дворе мяч с ребятами. Зову его: «Поздно уже, иди домой>. Пошел. На ходу спрашивает: «Мама, кушать есть?». Что ответить? Ком застрял в горле... Он остановился, уставился в меня голодными глазами. А у меня слезы: «Нет, сыночек... И жмых кончился».
Так и лег спать голодный. А я себе места не нахожу. Вышла во двор, села на лавочку и плачу. Соседка из другого подъезда увидела меня, посочувствовала, и принесла кусок хлеба и пять рублей.
Вернулась домой, разбудила сына и даю ему хлеб. А он: «Мама, ешь сама. Ты болеешь — тебе нужнее». Когда я отказалась, он предложил: «Давай тогда пополам».
КАКОЕ ваше заветное желание? — спросил его. — Чтобы мирно, спокойно, без войны жилось. Не задал ему банальный, может быть, но уместный вопрос: «Счастливы?» Так уж получилось, что Эдуард Анатольевич под конец беседы сам незаметно заговорил о своем счастье:
— По молодости не задумывался, что это такое. Теперь, когда прожил полвека, понял: доставлять людям радость — вот в чем оно, счастье.

Роман Ксиров.(«Советский спорт», 1987, июль)