СТРЕЛЬЦОВ. ВТОРАЯ ЖИЗНЬ В ФУТБОЛЕ

В обычный, самый что ни на есть будний апрельский день 1965 года автор этого текста сидел вместе с отцом на трибуне лужниковского стадиона, где проходил самый что ни на есть рядовой матч всесоюзного чемпионата "Торпедо" - "Крылья Советов"... На этом заурядном матче трибуны были заполнены сверх ожидания - тысяч, думаю, сорок, а то и сорок пять... Вся штука в том, что это был первый матч в Москве Эдуарда Стрельцова после семилетнего отсутствия в большом футболе... Народ воспринял возвращение Стрельца как событие неординарное и пришел. Соскучился. Первый матч торпедовцы играли на выезде, кажется, в Баку, и вот игра в Москве... Я не застал на поле молодого Стрельца - поздно родился, и мне предстояло увидеть его впервые... Стрельцов вышел из-под трибуны, массивный, даже, как мне показалось издали, с небольшим брюшком. Известный по фотографиям в старых журналах роскошный его кок исчез, издали он казался изрядно полысевшим... И так он был не похож на себя прежнего, что даже померещилось: может, уже и не будет прежнего-то? Ну как не сумеет он вернуть утерянное за годы без футбола на зонах, лесоповалах, в инструментальных цехах за колючей проволокой и душных шахтах?..
Стрелец после освобождения играл за первую команду ЗИЛа в первенстве Москвы среди коллективов физкультуры целых два года. Был в те времена такой турнир - каждый клуб выставлял по нескольку мужских, юношеских, детских команд, и очки, ими добытые, суммировались. За спартакоторпедовский клуб, кстати, в первенстве Москвы играли знаменитые хоккеисты братья Майоровы, Борис и Евгений, и Вячеслав Старшинов, но это так, баловство, форму поддерживали, хотя Борис и сыграл два раза за футбольный "Спартак" в первенстве СССР. А тут - сам Стрельцов... Хочешь верь - хочешь нет. Народ верил и ломился на матчи автозаводской клубной команды... В футбольном календарике, выпущенном перед сезоном 65-го, фамилии Стрельцова среди игроков "Торпедо" не было: осторожность и еще раз осторожность - таково было в те времена кредо и издателя, и спортивного чиновника. Вопрос, видимо, еще решался, а может, просто не хотели привлекать внимание к столь заметной персоне.
Если бы о возвращении Стрельцова снимали художественный фильм в стилистике "комедии перевоспитания" 30-х годов - вспомним падение и возвращение великого вратаря Антона Кандидова, - то там по законам жанра полагалось быть эпизоду, где герой забивает решающий гол, а может, отдает свой знаменитый, не забытый за годы отсутствия в футболе пас пяткой - и партнер с этой изумительной передачи забивает гол. Решающий, само собой.
Самое смешное, что это действительно произошло в той апрельской игре: и долгожданный пас пяткой обозначился, и гол после него был забит (не помню сейчас, кто отличился, - Валентин Иванов или Владимир Щербаков)... Тяжеловатый, представший перед московскими трибунами не в самой лучшей форме, Стрелец все-таки сумел отдать свой коронный пас от левого угла вратарской площадки под удар набегающему партнеру... Я мог только догадываться, как он выглядел в молодые годы, в середине 50-х...

КОГДА УШЁЛ БОБРОВ

Стрельцов занял в нашем футболе место Боброва, место любимца, кумира, в конце концов, народного героя. Бобров закончил играть в футбол в 53-м - во второй половине сезона он пришел в москоторпедовский "Спартак", даже забил несколько мячей, но это был его последний сезон. В футболе - но не в спорте. Ноги Боброва были зверски изуродованы стараниями его опекунов - но в хоккее, игре мужской и жесткой, при всей суровости этого спортивного действа по ногам не бьют, коленные суставы не калечат, и "Михалыч", как его уважительно звали в спортивной среде, еще долго играл "в шайбу" и со сборной СССР выиграл чемпионат мира в Стокгольме в 1954 году и Олимпийские игры в Кортина д"Ампеццо в 1956-м. В 54-м, первом сезоне "без Боброва", в московском "Торпедо" появился Эдуард Стрельцов. Он начал играть за первую мужскую команду завода "Фрезер" в 15 лет, а в семнадцать великий наш тренер Виктор Маслов призвал его в "Торпедо". И Стрельцов явился в команду - в ватнике и с деревянным чемоданчиком в руке... (Незадолго до того в "Спартаке" появились Борис Татушин и Михаил Огоньков, имена которых волей злой судьбы оказались связаны в истории отечественного футбола с именем Стрельцова.)
Сейчас трудно объяснить людям, воспитанным на красочных трансляциях чемпионатов мира, Европы и Лиги чемпионов, что такое был Всеволод Бобров, Бобер, для народа и для страны. Слава Боброва была оглушительной - но это была слава не того рода, что у Валерия Чкалова, Юрия Гагарина или, скажем, у Ивана Козловского или Галины Улановой, а скорее, как у Владимира Высоцкого. Бобер был "свой", "плоть от плоти, кровь от крови". Свой, в кепочке, нос картошкой - как известно из стихотворения Евтушенко даже тем, кто никогда Бобра не видел.
Так вот, этот самый коллективный, придирчивый, искушенный, беззаветно преданный футболу болельщик, который боготворил Боброва, принял Стрельцова как его достойного преемника. И этим очень многое сказано. Если вообще возможно было занять место Бобра - его занял Стрелец.
Не только на поле, в центре нападения, там, где рвут в клочья защиту соперников, - но и по жизненной роли народного кумира, героя футбольных полей. Хотя таких стихов, как Евгений Евтушенко о Боброве, - "и вечно - русский, самородный, на поле памяти народной играет Всеволод Бобров!" - таких стихов о Стрельцове никто не написал. И выводить на поле сборную СССР в качестве капитана, как Боброву, ему тоже не довелось. И причиной тому, наверное (помимо того, что вне поля Стрельцов не был так ярок, как Бобров), стал роковой излом в жизни молодого футболиста.

СИЛА В ДВИЖЕНИИ

Игра юного Стрельцова сразу получила всеобщее признание. Рассказывают, что легендарный Григорий Федотов году в 55-м, после того как 18-летний торпедоторпедовский центр съездил с армейцами на матчи в ГДР, обронил: "Знаешь, Эдик, я, конечно, играл, но, как ты играешь..." А Федотов действительно Играл - вот так, с большой буквы...
Мне, как я уже заметил, не случилось видеть на поле Стрельцова образца середины 50-х. Я поинтересовался, как все-таки играл молодой Стрелец, у тех, кто видел это и притом знал толк в футбольной игре. По своему футбольному амплуа Стрельцов был пробивным, забивным центрфорвардом, тем, что называют тараном. Если бы Стрельцов играл за "Динамо", то болельщики, журналисты и специалисты наверняка бы вспомнили о том, что "Динамо" - это сила в движении. В сборной он начинал играть рядом с Никитой Симоняном, они составляли сдвоенный центр, причем Стрельцов занимал место на острие атаки, оставляя своего именитого и умудренного опытом партнера чуть сзади. Стрельцов, как тогда говорили болельщики, пасся на чужой половине поля, в защиту не оттягивался, ждал своего шанса, а когда шанс подворачивался, когда он получал мяч на ходу - мог обвести и забить.
Страшной силы убойным ударом, таким, какой был у Юрия Войнова или Геннадия Красницкого, Владимира Ларина или Николая Осянина, Стрельцов не обладал - но колотуха у него, как говорили, была в порядке... Бил, как и его многолетний партнер Валентин Иванов, с обеих ног, хотя предпочитал - с правой. Но левая была на твердую четверку.
Удивительно видел поле, и его знаменитый пас пяткой, когда он как бы спиной чувствовал выход партнера на свободное место и, не оборачиваясь, отдавал ему мяч, был только весьма частным проявлением этого видения и понимания игры. Кстати: в 60-е годы, уже после возвращения, когда Стрельцов удивлял своим знаменитым пасом пяткой новое, выросшее без него, "телевизионное" поколение болельщиков, по стране гулял анекдот: аргентино-испанского футбольного гения Альфредо ди Стефано однажды спросили, почему он никогда не играет пяткой, ну как Стрельцов? На что ди Стефано якобы ответил: "А зачем мне пяткой, когда я и так могу?" Намек на то, что пас пяткой - излишество и игра на публику. Но могу засвидетельствовать: во многих случаях стрельцоторпедовский пас был самым экономичным и элегантным способом решения игровой ситуации. А с другой стороны, десятки тысяч болельщиков, валом валивших "на Стрельцова", ждали этого паса пяткой, и разочаровать народ, не показать любимый им, народом, фокус было бы свинством чрезвычайным.
Чувством гола он обладал в высшей мере, в штрафной был особенно опасен.
Техника была - что для форварда таранного типа не очень характерно - вполне приличная. Хотя у Боброва, говорят, техника была получше. Но молодой Стрельцов был игрок техничный - и к тому же рядом с ним играл такой признанный технарь, как Валентин Иванов. Что еще? Бобров и головой, пожалуй, получше играл - Стрельцов этим особенно никогда не отличался (как, заметим, и многие выдающиеся игроки, хоть тот же Роналдо).
И все в один голос говорят, что Стрельцов был игрочок с ленцой. Ему даже с трибун иногда кричали: "Стрелец, бегай!" - а он хоть бы что. Встанет, подопрется, руки в боки - и стоит. Дождется, рванет, забьет - снова стоит...

РАЗДРАЖИТЕЛЬ

При всех своих несомненных достоинствах и чрезвычайно высоком кпд Стрельцов вызывал странное раздражение и у спортивного начальства (которое всегда чем-нибудь недовольно), и у части болельщиков, и, что греха таить, у некоторых спортивных журналистов. Характерный пассаж из статьи в журнале "Огонек" за 1957 год: "У нас среди молодежи есть много замечательных футболистов, которые с успехом выступают сейчас и в играх на первенство страны, и в международных матчах. Один из них - Эдуард Стрельцов. Центр нападения "Торпедо" может ударить по воротам, как Федотов, выкатить мяч партнеру, как Бесков. Это, если он хочет. А если Стрельцов не захочет, он будет стоять оба тайма, как Бобров, и ждать, когда товарищи поднесут к его левой бутсе мяч на блюдечке с голубой каемкой".
Слова эти были написаны покойным ныне Семеном Нариньяни, которого Стрельцов, безусловно, по-человечески чем-то раздражал. Потом это раздражение выплеснулось в печально известном фельетоне "Звездная болезнь", опубликованном в "Комсомольской правде" 2 февраля 1958 года. Позже этот опус подошьют к уголовному делу Стрельцова.
Стрельцов раздражал и Илью Шатуновского, которого, впрочем, помимо Стрельцова, раздражали и Марк Бернес, и Людмила Гурченко. Писалось все это примерно в одном ключе.
Звезды вызывали раздражение, бесила их независимость, а порой и заносчивость.
И еще. В обществе, где царил культ великого общего дела, где превозносился человек труда, где рабочий, пролетарий был объявлен главной социальной фигурой, на талант смотрели со скептическим, порой враждебным прищуром. Чужд и подозрителен был тот, кто достигал успеха за счет Богом данного таланта, а не изнурительного труда. Не могли смириться - ну как это, стоит, стоит, руки в боки, потом, глядь, оторвался от защиты, протащил мячик, обвел на ходу защитника, забил - и снова стоит. Неправильно это, идеологически и политически, и как-то с этим надо бороться - но как?..
Таланты уже редко губили в лагерях, как при Сталине (история Стрельцова для конца 50-х скорее исключение, чем правило, но тот вроде бы сам подставился, дал законный повод), но и щадить их не щадили. Гнусные и оглушительные фельетоны о выдающихся людях закрывали им выезд за границу, загоняли их в угол, унижали... Звезд полагали необходимым ставить на место и давали понять, что место это определяет власть.
Правда, как видно хотя бы из приведенного выше "огоньковского" пассажа, раздражал эту публику и Всеволод Бобров. Но Боброва, пока он играл в футбол, то есть до 53-го года включительно, так запросто раздолбать в газете было сложно - его опекал Василий Сталин, шеф команды ВВС, а с ним люди, находящиеся в здравом уме, сталкиваться остерегались.
При всем сходстве и различии индивидуальных точек зрения, при всех недостатках (а возможно, достоинствах) вышеупомянутых журналистов (не моя задача их порицать) отмечу, что их индивидуальные эмоции были все же вторичны: в их материалах канализировалось прежде всего раздражение власти. Власть относилась с подозрительностью к кумирам и звездам. Она давала им почетные звания, правительственные награды, машины и квартиры - но при случае беспощадно отправляла вчерашнего кумира в небытие. Ибо в коллективистском советском обществе кумир имел право на существование только в том случае, если был транслятором господствующих идей и официально одобренных матриц поведения, живым примером, образцом для подражания, тем, с кого надлежало делать жизнь. Иного было не дано, кумиры, дерзнувшие думать самостоятельно или просто (как Стрельцов) махнувшие рукой на отведенное им властью высокое и ответственное предназначение и решившие пожить в свое удовольствие, многим рисковали.
Да, талант вызывал раздражение, поскольку давал право на независимость. Чтобы наделенного талантом, даром, гением человека власть не сшибла с социальной поверхности мощным своим щелчком, надо было быть образцовым гражданином, идеальным, без страха и упрека подданным партии - иначе сразу... Идеальные были, и немало - ведь и самые незаурядные люди должны были выживать, адаптироваться к среде и к режиму. Но требовать идеальности и стерильности от всех талантливых людей - это могло прийти в головы только самым оголтелым и упрямым утопистам.

ИЗЛОМ ЖИЗНИ

Стрельцов был самым обыкновенным, рядовым, может быть, даже заурядным человеком во всем, кроме футбола. Более того, как заметил кто-то, он был самым сильным на поле и самым слабым вне его.
Не каждый был в состоянии выдержать испытание славой - и остаться достойным человеком. Великий Яшин, например, всю жизнь вел себя так, будто за пределами поля он самый обычный советский гражданин (отчасти так оно и было).
Стрельцов, если говорить честно, испытания медными трубами не выдержал. Выпивал, что было вполне обычным делом в спортивной, особенно футбольной, среде - недаром присказка "пивка для рывка, водочки для обводочки" так прижилась у нас... А выпив, куражился и, как говорят в народе, безобразничал. Попадал в милицию, жаловались на него, заводская многотиражка не единожды его критиковала, центральные газеты о нем фельетоны печатали.
Так что получается, тот прискорбный "правдинский" эпизод вроде был не случайностью, а закономерным итогом безалаберности, моральной неразборчивости, зазнайства, результатом медленного, но неуклонного соскальзывания по наклонной плоскости.
С другой стороны, этот эпизод настолько банален, что его как-то даже и не хочется обсуждать в категориях высокой морали: он и она весь день вместе, она его выделяет, демонстрирует свою симпатию, целует его, садится к нему на колени... Позагорали, выпили, вернулись на дачу, еще посидели и еще выпили, удалились в отдельную комнату, легли... В последний момент девушка передумала, а парня уже не остановить... А раздевшись и аккуратно сложив одежду на стул, она уже в постели вспомнила о девичьей чести и, обороняя ее изо всех сил, укусила его за палец и расцарапала ему, насильнику, лицо. А он, получив неожиданный отпор и будучи укушен, сгоряча дал случайной подруге по физиономии... Что, естественно, усугубляет его вину. А потом она то ли уступила, и все произошло "по согласию", то ли он действительно овладел ею насильно, то ли, наоборот, заснул, расстроенный и раздосадованный, - но в пять утра они еще были в одной постели... Окажись в этой ситуации не знаменитый Стрельцов, а свой, местный парень, из тех, что по воскресеньям не гоняет на собственном "Москвиче", а копается с родителями на огороде, - скорее всего, все сошло бы ему с рук. Неприятный эпизод, да что там, довольно мерзкий, но - как-нибудь уладили бы. А со Стрельцовым все получилось иначе. Стрельцова решили подвести под статью.
Сначала, похоже, взыграло возмущение родителей пострадавшей, а может, и простой человеческий расчет: раз уж дочь оказалась со Стрельцовым, который ездит по заграницам, гребет деньги лопатой, имеет машину, и он перед ней сильно провинился, то хорошо бы что-нибудь с этого поиметь. Инстинкт крепкого хозяина. Но, скорее всего, все же - нормальная человеческая реакция. А когда поняли, что запустили они такую безжалостную, безликую машину, которая все их мелкие надежды сметет; когда поняли, что они, пострадавшие, в этой истории никому абсолютно неинтересны, что их грубо используют; когда сообразили, что Стрельцов не изощренный, растленный злодей, а такой же, как они, работяга, чудом выбившийся из грязи в князи; и, возможно, главное, что народ их не поймет, что в этой истории общественное мнение осудит их, - было уже поздно. Дело раскрутили.
Раскрутили так быстро, как будто этой истории только и ждали. В ночь с 25-го на 26 мая 1958 года случилось известное происшествие на даче Караханова в поселке Правда, 26-го утром следователи получили заявление от потерпевшей, 26-го в 15 часов прибывший на базу сборной в Тарасовку наряд милиции задержал и увез Стрельцова, Татушина и Огонькова, а 27 мая Спорткомитет СССР принял решение о пожизненной дисквалификации Эдуарда Стрельцова. За этой стремительностью угадывается ужас спортивных чиновников, убоявшихся, что их обвинят в пособничестве, потворстве, непринятии мер и т.д. и т.п.
А 24 июля состоялся суд, где Стрельцова Эдуарда Анатольевича приговорили к 12 годам лишения свободы (прокурор требовал 15 - максимум, предусмотренный Указом Президиума ВС СССР "Об усилении ответственности за изнасилование" от 4 января 1949 года).
Стрельцова покарали с максимальной, демонстративной жестокостью. Естественный вопрос - почему?

НЕИДЕАЛЬНЫЕ ЛЮДИ ИДЕАЛЬНОЙ СТРАНЫ

Если абстрагироваться от конкретных обстоятельств стрельцовского дела, то стоит заметить, что многие коллизии хрущевских времен были связаны с огромным разрывом между заявленными целями, декларированными идеалами и весьма далекой от идеала советской реальностью. В самом конце 50-х, когда Хрущев вознамерился обогнать Америку по производству мяса и молока на душу населения и был близок к тому, чтобы провозгласить курс на развернутое строительство коммунизма, такие, как Стрельцов, стали вдруг несмываемым позором страны, с ними надо было бороться с максимальной жестокостью, почти как с валютчиками.
Страна должна была стать флагманом мирового прогресса, в ней не оставалось места отщепенцам - ни самовлюбленным писателям и поэтам вроде Евтушенко, Вознесенского или, не приведи господь, Пастернака, ни художникам-авангардистам, этим, как выражался сильно образованный Никита Сергеевич, "пидарасам", ни зазнавшимся и проштрафившимся футболистам.
Хрущев сказал - и все. Все построились и с холуйским гнусным усердием начали выполнять установку вождя, временами привнося в это дело творческий элемент. А Стрельцов был ранее не судим, имел за Олимпиаду 1956 года орден "Знак Почета", дочке его к моменту суда исполнилось лишь четыре месяца. Нет сомнения, что при минимуме усилий можно было опереться на поддержку рабочего коллектива завода ЗИЛ. Летом 58-го, кстати, рабочие ЗИЛа по цехам собирали подписи в защиту Стрельцова и отправляли письма Хрущеву и генеральному прокурору Руденко... Такая поддержка по тем временам могла бы стать серьезным, во всяком случае, в знаковом, символическом смысле, аргументом в пользу провинившегося игрока. Она, увы, не была востребована: заводское начальство было озабочено в основном тем, как уйти от возможной ответственности, а отнюдь не судьбой Стрельцова.
Утверждают, что Хрущев, когда ему доложили о случае со Стрельцовым, топал ногами, стучал кулаком по столу и произнес роковые слова: "Посадить, и надолго!" Если это так, то Никита Сергеевич также нарушил советские законы, превысил и злоупотребил, грубо вмешался в дела правосудия, которые ему ни по закону, ни по Конституции СССР (тогда еще, кстати, не была принята пресловутая статья о руководящей роли КПСС) не были подведомственны. Увы, у советской власти в 50-е годы, да и позже были вполне уголовные предрассудки, в частности, патологическая ненависть к преступлениям на сексуальной почве.
Официальные идеологи сочиняли "Кодекс строителя коммунизма", официальные моралисты, воспитатели юного поколения, рассуждали на темы типа: "Может ли девочка дружить с мальчиком?" - а за пределами школьных классов шла своя, реальная жизнь, жизнь сильно пьющей и потерявшей в войну миллионы мужчин страны.
В хороших советских фильмах героиня, полюбившая женатого мужчину, говорила: "Я не стану разрушать семью" - и с головой уходила в общественную деятельность. Строила то ли школу, то ли коровник, собиралась возводить колхозный стадион (вспомним хотя бы нашумевший в свое время фильм "Дело было в Пенькове", снятый, кстати, незадолго до стрельцовской истории, в 1957 году). А в жизни некиношной на глазах у всех какая-нибудь Нюрка живет с каким-нибудь Васькой, который кинул ради нее свою законную, да еще с детьми...

"Я БЫЛА С ЭДИКОМ..."

Бывший игрок "Таврии", "Локомотива" и "Зенита", а ныне поэт, литератор и генеральный директор российского ПЕН-центра Александр Ткаченко описал в своей книге эпизод: после визита московского "Торпедо" в некий провинциальный город одна местная красавица бродила по улице, как полоумная, и твердила: "Я была с Эдиком, никому после этого не дам..."
Действительно, липли девушки к знаменитым нашим игрокам почем зря, отбоя от поклонниц не было, на танцах в Тарасовке к Стрельцову выстраивалась очередь (в буквальном смысле слова) девушек, желающих с ним потанцевать; эти девушки, говорят, съезжались в Тарасовку если не со всей страны, то со всей Московской области, во всяком случае. Многие мечтали один раз провести время - и потом всю жизнь рассказывать. Для простой провинциальной девушки любой из спортивных небожителей был в тысячу раз значимее, чем Билл Клинтон для его Моники. Тем более Стрельцов, красивый, статный, да еще с таким коком...
Так что если для Никиты Сергеевича и официальных моралистов то, что произошло в поселке Правда, было вопиющим, циничным нарушением передовой социалистической морали и закона, то по меркам тогдашней околоспортивной жизни это был обычный эпизод, дело почти житейское...
Москоторпедовский юрист Андрей Сухомлинов, написавший подробную и содержательную книгу о "деле Стрельцова", - наиболее фундированное, хотя не стопроцентно доказательное исследование этой печальной истории, - полагает, что трагический излом судьбы великого футболиста не был неизбежным - катастрофу можно было предотвратить даже после 26 мая.
Сухомлинов приводит текст заявления, которое через пару дней после событий в поселке Правда написала в прокуратуру зазноба Михаила Огонькова: "Прошу считать мое заявление, поданное Вам 26.05.1958 об изнасиловании меня гр. Огоньковым, неправильным. В действительности изнасилования не было, а заявление я подала, не подумав, за что прошу меня извинить". И дело прекратили.
А Марианна Л., с которой Стрельцов оказался в ту ночь в поселке Правда, написала нечто иное: "Прошу прекратить уголовное дело в отношении Стрельцова Эдуарда Анатольевича, т.к. я ему прощаю". А поскольку уголовные дела такого рода прекращению за примирением сторон не подлежали, Стрельцов оказался в заключении. Получается, что не хватило грамотного юриста, сказалось безразличие руководителей команды, их равнодушие к судьбе молодого футболиста - и в этом все дело.
Можно говорить о безразличии, можно возмущаться тем, что следствие по делу Стрельцова велось безобразно, с грубейшими нарушениями действующего законодательства (как это зачастую происходит и по сей день). Можно говорить, что наказание было неоправданно жестоким, демонстративно-пропагандистским, показательным, но это не отменяет факта правонарушения, не снимает вину со Стрельцова. Как сказал Валентин Иванов, многолетний друг и партнер: "Случилось несчастье... что Эдик девушку изнасиловал... обидел..."
А раз было, раз случилось, то злой излом судьбы Эдуарда Стрельцова был предопределен, пришла пора рассчитаться с неподконтрольным и не уважающим власть талантом, административная машина набирала обороты, невзирая на смягчающие вину обстоятельства и не считаясь с нюансами юриспруденции. Получи следствие "правильное", выгораживающее Стрельцова заявление от потерпевшей, едва ли это по большому счету что-нибудь изменило.
Кстати, об усилиях Андрея Сухомлинова. Вернуть Стрельцову полноценное место в истории отечественного футбола - задача, безусловно, благородная. Добиться спустя годы юридической реабилитации Стрельцова - возможно, тоже достойная цель. Только нельзя ее добиваться, анализируя материал односторонне, в частности, даже не пытаясь встретиться с потерпевшей, той самой Марианной Л.: мол, зачем с ней встречаться? Что это даст? Трудно с этим согласиться. Ведь, как говаривали еще древнеримские юристы, "audiatur et altera pars" - "да будет выслушана и другая сторона"...

ТАКАЯ СТРАНА

Можно использовать слово, некогда найденное литератором Александром Нилиным для характеристики излома жизни Стрельцова: нелепо.
Можно взглянуть на проблему шире, даже чуть пофилософствовать - и констатировать, что все звезды советского спорта росли в среде совершенно традиционалистской. Знаками принадлежности к этой традиционалистской культуре и в то же время к чуть приблатненной, немного хулиганской среде были кепка на голове и "беломорина" во рту. Стрельцов, например, всегда ходил в кепке. Как и Бобров. Затем, когда игрок взмывал ввысь, круг общения расширялся, появлялись вокруг разные известные люди из мира кино и театра, а то и начальники разного ранга - происходила ломка традиционного сознания, разрушение патерналистских моделей, восходящих к социальной архаике.
Выламываясь из патриархальной среды, индивид приобщался, хотя бы краем своего бытия, к элите общества, обладающей сознанием не коллективистским, общинным, а индивидуалистским, универсалистским. Знаком приобщения было обретение машины - недостижимой для подавляющего большинства мечты. Сказанное относится, правда, в основном к спортивным звездам. Звезды театра, эстрады и т.д. часто взращивались не в патриархальной, а в богемной среде.
Изменение социального статуса и погружение в иную жизнь - испытание весьма непростое для любого. К тому же Стрельцов не обладал сильным характером, кроме того, ни для кого не тайна, любил выпить. (Как сказал в одном из интервью его сын Игорь: "Чего секрет держать - отец любил беленькую-то...") Человек он был мягкий, открытый, некоторые даже говорят, душа нараспашку. Желающим выпить с ним отказать не мог - скажут, зазнался. Даже тем, кто пил с ним не из-за большой любви к футболу и даже не из-за неодолимой тяги к спиртному, а чтобы иметь возможность на следующий день рассказывать всем и каждому: "Я вчера со Стрельцом пил..."
Такая страна - и с товарищами по команде, и с незнакомыми болельщиками, и даже с малознакомыми девушками здесь пили водку...

МИФОЛОГИЯ

Стрельцов не был бы подлинно былинным персонажем, народным героем, если бы его история не обросла сразу же многими совершенно фантастическими и очень живописными подробностями, не была бы "освоена" народной молвой, которая, при всех вариациях, тяготела к формулам типа: изнасиловал дочь французского посла на даче у министра обороны. Народу, глядящему на звезд футбола снизу вверх, казалось, что Стрелец - небожитель и у него не может быть истории с Таней из техникума гребочесальщиц или с Зиной из продмага. Вот дочь посла - это да, это другое дело, и если уж суждено было Эдику погореть, то на большом дипломатическом скандале, врезавшись в высшее общество.
Забавно, но в последние годы, на волне попыток добиться не только моральной и человеческой, но и формально-юридической реабилитации Стрельцова, появилось несколько вполне сопоставимых с изначальным по своей агрессивной абсурдности мифов. Возникла корявая и плохо слепленная мифология, сработанная людьми, любую ситуацию рассматривающими с точки зрения "теории заговора".
Так, известный журналист Феликс Медведев утверждал, что неприятности Стрельцова были связаны с тем, что молодой и самонадеянный Эдик пренебрег предложением Екатерины Фурцевой познакомиться с ее дочерью (по другой версии - отказался жениться на ней).
Некий эпизод неудачного знакомства, вероятно, имел место, но вот его трактовка... Фурцева, полагает Феликс Александрович, понимала: ничто не вечно под луной, не вечен и зарабатываемый ею кусок хлеба. Она думала о будущем дочери. И потому надумала познакомить ее с 19-летним Эдиком Стрельцовым. Эдик милость не оценил, ляпнул что-то не очень политкорректное - и этот эпизод стал для него роковым.
Это странная трактовка, поскольку Медведев признает, что Екатерина Алексеевна была весьма неглупой женщиной. И такая женщина решила отдать свою дочь футболисту с семью классами?! С таким образованием тогда даже в школу тренеров не брали. Кстати, на склоне жизни, в 1988 году, умудренный опытом Стрельцов сказал одному журналисту: "Пока, к сожалению, о человеке, закончившем выступать, все спешат забыть. И неудивительно, что многим из нас долго, а то и совсем не удается встать на ноги".
Отчасти Феликса Медведева извиняет то, что, по его собственному признанию, он, в общем, далек от футбола и, не питая интереса к этому предмету, наверное, может не знать, как, закончив карьеру, мыкались тогда, в 50-е-60-е-70-е годы, самые классные игроки и какая несладкая и непраздничная жизнь ожидала их жен... Но заподозрить в такой наивности Екатерину Алексеевну, министра, первого секретаря МГК, члена политбюро ЦК КПСС, приписать ей желание заиметь зятя-футболиста с неоконченным средним образованием очень и очень трудно.
Другая версия принадлежит Эдуарду Максимовскому: история в поселке Правда - это "последняя операция НКВД". Целью операции было развалить две классные московские команды: "Спартак" (в истории пострадали, помимо Стрельцова, спартаковцы Михаил Огоньков и Борис Татушин, по сути дела, также выброшенные из большого футбола, причем уже без всяких юридических оснований - их никто не судил) и "Торпедо".
Эта версия, между прочим, не так уж безумна: в 1942 году НКВД отправил в лагеря братьев Старостиных - Николая, Александра, Андрея и Петра (намеревавшихся, по мнению органов, отравить цианистым калием москоторпедовский водопровод), их одноклубников Евгения Архангельского и Станислава Леуту... Когорта Старостиных, олицетворяющая сильный и монолитный "Спартак", сильно раздражала Берию, шефа и патрона динамовской команды. Он пытался посадить братьев еще в 1939 году, но это не получилось - Молотов не подписал (позже Николай Петрович предположил, что сыграло роль то, что его дочь училась в школе вместе с дочерью Молотова Светланой и дружила с ней).
Однако нет фактов, однозначно свидетельствующих о том, что органы заранее спланировали ситуацию 25 мая 1958 года и заслали в компанию Стрельцова-Огонькова-Татушина своих агентов (военного летчика Эдуарда Караханова - хозяина дачи, девушку Тамару, случайную подругу Огонькова, а главное, девушку Татушина Инну, которая и привезла двух своих подружек - Марианну и Тамару). Вопросов и темных мест в этой истории - много. Следствие велось чудовищно, по-советски, с полным пренебрежением к закону, прежде всего к процессуальным нормам.
Но если мы вступаем в область косвенных доказательств и занимаемся восстановлением логики заговорщиков, то надо признать, что они, творцы пресловутого антистрельцовского заговора из органов, скорее всего должны были, осуществив свою зловещую провокацию и получив заявление потерпевшей, положить его на стол и сказать: "Эдик, или в "Динамо" - или на лесоповал". И Стрельцов, наверное, еще бы лет 10-12 успешно играл за "Динамо"... И закончил бы выступления заслуженным мастером спорта в чине не ниже майора внутренних войск, с соответствующей военной пенсией, на которую в советское время худо-бедно можно было прожить...
Рассмотрим чисто футбольные аргументы. В 1956 году в Мельбурне восемь игроков "Спартака" стали в составе сборной СССР олимпийскими чемпионами. В 1957-м - начале 1958 года за сборную играли спартаковцы Огоньков, Масленкин, Нетто, Татушин, Исаев, Симонян, Ильин, время от времени - Мозер. Хорош был и Сальников, который, правда, уступил на время свое место в сборной Стрельцову, но после того, что со Стрельцовым случилось, вернулся и играл на чемпионате мира в Швеции. Понятно, что, даже выбив из состава двух игроков, такую команду не демонтируешь - что и подтвердилось в том же 1958 году, когда "Спартак" без Огонькова и Татушина выиграл первенство страны. Реальной проблемой была неумолимо надвигавшаяся смена поколений (тем же Сальникову и Симоняну было уже прилично за тридцать), но эта беда по-настоящему настигла команду лишь через год-два... Да и "разгромленное" "Торпедо" в 1960-м, уже без Стрельцова, выиграло первенство страны - и только после сезона 1962 года, когда из команды "увели" сразу шесть ведущих игроков, действительно было разгромлено.
Увы, все, видимо, обстояло гораздо проще и, если хотите, беспросветнее. Хрущев сказал: "Посадить, и надолго" (по другой версии - "Примерно наказать негодяя"). И все выстроились, запустили административную машину... Даже сегодня, когда от сталинских времен нас отделяет без малого 50 лет, мы видим, как строятся перед Самим политики, как ловят его слова и даже интонации труженики "третьей власти", как по команде готовы затоптать хоть кого, хоть генерального прокурора, и как после фразы, брошенной Самим на ходу, вытаскивают из тюрьмы журналиста Бабицкого, меняют меру пресечения и на спецсамолете доставляют в Москву, возможно, даруя ему не просто свободу - жизнь... Что же говорить о 58-м годе, когда тень Сталина еще витала над страной...
Хрущев был человек простой, необразованный, порой просто серый, но непоколебимо верящий в свою проницательность и непогрешимость: отсюда "кузькина мать", "пидарасы", "грязные свиньи в чистом советском огороде". О Пастернаке так говорили, об Эрнсте Неизвестном, а тут какой-то мальчишка, мяч ногами пинал - и зазнался... Вот и загнали за Можай...
И еще одно примечательно: корпоративной, политической, какой-либо иной борьбы вокруг истории в поселке Правда не шло - сравните это хотя бы с недавней историей полковника Буданова, когда чуть ли не каждый день сквозь скупую информацию проступают контуры тяжелого закулисного противоборства мощных политических сил. А в 58-м все сдрейфили, никто, зная мнение Хрущева (а такие вещи и в те, и в более поздние времена разносились по аппарату мгновенно), в это дело не полез, заступаться и не помышлял... Заводское начальство защищать Стрельцова даже не пыталось - наоборот, кампанию осуждения по цехам организовало.
И еще один миф - о безоглядности народной любви, которая якобы была столь всеобъемлющей и тотальной, что даже в лагере урки и уголовные авторитеты охраняли Эдика, покровительствовали ему, не давали в обиду.
На самом деле - в мытищинском КПЗ помогли, защитили, а в лагере - чуть не убили.
Стрельцов, при всех его завихрениях, был человек мягкий и не очень амбициозный. Но мысль, что он в этой жизни не самый последний человек, за годы игры в футбол въелась в его сознание. Даже на зоне он ощущал себя Стрельцовым. Не след ему позволять кому-либо помыкать собой, мелкий уголовный авторитетец за счет знаменитого Стрельцова наращивать... Отшил жестко какого-то малолетку, накостылял ему - а по лагерным правилам это было и оскорблением уголовной корпорации со стороны "мужика", который для уголовной братии был никем, и оскорблением уголовного авторитета, который этому конкретному малолетке покровительствовал.
И отметелили блатные Стрельцова ночью так, что, когда доставили его в тюремную больницу, доктор решил - в морг, не отойдет. Диагноз - множественные ушибы тела, следствие ударов, нанесенных в области пояснично-крестцового отдела, грудной клетки, головы и рук. Удары, констатируется в истории болезни, "наносились твердыми предметами, предположительно обрезками железных труб и каблуками сапог". Дело было в Вятлаге, в лагерном поселке Лесной, в 1958 году - документы, связанные с этой историей, недавно опубликовал журнал "Родина". Отошел, отлежался, залечил раны, перевели его в другой лагерь - и продолжал мотать срок. А в 65-м вышел на поле в Лужниках...
Так что версия, проклинающая подлую власть чиновников и воспевающая благородство "отверженных", зеков, уголовной братии, - весьма искусственна. Не говоря уже о том, что всевластие блатных на зоне долгие годы поддерживалось попечениями той же самой власти; уголовники казались ей социально близкими - в отличие от политических, "предателей и шпионов". Достаточно перечитать "Архипелаг ГУЛАГ"...

НЕВОЗМОЖНОЕ ВОЗМОЖНО

Наверное, Стрельцов и сумел вернуться в большой футбол потому, что был человек "простой", нерефлексирующий и потому не понимающий, что возвращение невозможно, что такое никогда и никому не удавалось.
Может, нечто подобное наблюдалось после войны, но и тогда не было таких перерывов в игре... Ну, может, Владислав Жмельков, кто-то еще из выдающихся футболистов, кто воевал полных четыре года, от звонка до звонка... Но таких было очень немного, футбол любили, ярких игроков берегли, как национальное достояние... Да и послевоенный футбол был другой, менее интенсивный, более, что ли, любительский...
Стрельцов надеялся присоединиться к своему родному "Торпедо" сразу после возвращения в Москву, то есть в сезоне 1963 года. Не получилось. Стрельцова удалось вернуть только после низвержения Хрущева. Брежнев оказался человеком, не лишенным здравого смысла и, по свидетельству Аркадия Вольского, сказал ему знаменательные слова: "Что же, если вышел из тюрьмы слесарь, то ему можно работать по специальности, а если футболист вышел, то ему, выходит, играть в футбол нельзя?"
Прагматик был Леонид Ильич, не идеолог и не утопист.
Насколько я помню, в первой половине 60-х Стрельцова в болельщицкой среде вспоминали, но в то, что он снова вернется в футбол, как-то не очень верили. Справедливо считая родную власть злопамятной, мстительной и ничего не забывающей.
Забавно, не это неверие весьма своеобразно отразилось и в одном известном литературном произведении. В декабре 1959 года в журнале "Юность" была опубликована повесть Анатолия Гладилина "Дым в глаза". Конечно, герой Гладилина, как это и полагалось в "молодежной прозе" 50-60-х, - это alter ego автора. Игорь Серов, физик-математик, наделенный, сверхъестественной волей старика Шагренева, фантастическим футбольным талантом и попавший в лучшую команду класса "А", - это волшебный сон автора.
А Стрельцов - работяга с "Фрезера". И мать, которая его вырастила, работала на заводе, потом была нянечкой в больнице, а отец его ушел на фронт - и после войны в семью уже не вернулся, осел где-то на Украине.
Но никуда не уйти от того, что сюжет повести навеян историей Эдуарда Стрельцова. Аллюзии - на поверхности. Игорь Серов воспарил к вершинам успеха, не затратив труда, не пролив соленого пота - лишь волею судьбы и благосклонности фортуны, - и погрузился в красивую жизнь, связался с компаниями, и вот он, печальный финал, моральное падение и вынужденный уход из спорта. Правда, не на зону, а начальником в важное спортивное ведомство (тоже сорвался). Зато в финале - здоровый рабочий коллектив, суровые и справедливые люди: товарищ Серов, поздравляем, о вас написала многотиражка. Стал человеком, и, кроме того, читателю дали понять, что его, Игоря Серова, еще ждет в жизни большая и настоящая любовь...
Вещица забавная, к тому же написанная человеком весьма одаренным. Примечательно, однако, что в 1959-м Гладилину казалось абсолютно невероятным возвращение в большой футбол сидящего Стрельцова (или, по сюжету повести, пустившегося во все тяжкие Игоря Серова). Похоже, негласный "социальный договор" прогрессивного молодого писателя и совсем не прогрессивной власти предполагал эксплуатацию темы рабочего перевоспитания... Хоть интеллигента (от "Карьеры Димы Горина" до "Большой перемены"), хоть оступившегося "социально близкого". А Стрельцов взял и вернулся и заиграл, создав сюжет новый, нетипичный, никак в рамки социалистического, пусть даже и молодежно-оттепельного, с едва заметным диссидентским оттеночком реализма не умещающийся...
Ортодоксальная критика опус Гладилина встретила в штыки. Как написал один из рецензентов в "Литературной газете", "поколение, которому сейчас двадцать два, не имеет ничего общего с героями повести "Дым в глаза". Ничего, кроме "внешней похожести". Страшно подумать, что было бы сказано и написано, если бы писатель вернул Игоря Серова на футбольное поле и повел его по второму кругу успеха и признания...

ДВАЖДЫ ЗАСЛУЖЕННЫЙ

В год возвращения Стрельцова команда «Торпедо» выиграла первенство СССР. Но на чемпионат мира 1966 года в Англии Стрельцова не выпустили. Там у нас была хорошая команда — Яшин, Шестернев, Воронин, Численко... Заняла она почетное четвертое место. Но все-таки Эдуард Малофеев, прилично, а иногда просто хорошо игравший в середине 60-х, не был игроком, равным по классу своему знаменитому тезке... Наконец, по итогам 1967 года еженедельник «Франс футбол» отвел «якушинской» сборной СССР (уже со Стрельцовым и еще с Численко) первое место в Европе.
Стрельцов снова утвердился в сборной, ему даже разрешили выезжать с командой за границу (хотя начальство, видимо, до последнего побаивалось, что «обиженный» Стрельцов возьмет и останется в какой-нибудь Италии, Англии или Швеции, — об этом страхе красочно и откровенно рассказал Аркадий Вольский, в 60-е годы один из руководителей ЗИЛа).
Два года подряд, в 67-м и 68-м, Стрельцов признается лучшим футболистом страны. В 68-м наколотил в ворота соперников 21 гол, едва не став лучшим снайпером чемпионата. «Торпедо» в том сезоне выиграло Кубок СССР. В декабре 1967 года Стрельцову вернули звание заслуженного мастера спорта, присвоенное ему еще за победу в 1956-м в олимпийском Мельбурне. (Лишение звания заслуженного мастера спорта и последующее его возвращение — совсем даже не уникальная процедура в советском футболе. После неудачи на Олимпийских играх 1952 года сняли звания с Константина Бескова и Константина Крижевского, а с Бориса Аркадьева — звание заслуженного тренера СССР. И с Сергея Сальникова после ухода его из «Динамо» обратно в «Спартак» снимали «заслуженного». Власти творили с игроками, что хотели. Но Стрельцову не вернули звание с извинениями — а заново присвоили.)
Стрельцовская мощь никуда не исчезла, он по-прежнему мог принять мяч, пойти на защитников и забить гол. (Как сейчас помню Стрельцова, попершего на пару центральных защитников киевского «Динамо» — Соснихина и Круликовского, двинувшего на них неторопливо, без суеты, каким-то образом оставившего их за спиной и забившего свой вполне стрельцовский гол...) Мог забить красиво, мог и коряво, неэстетично затолкнуть мяч в ворота. И что-то новое обнаружилось в его игре, талант распасовщика, умение просчитывать ситуацию на поле на несколько ходов вперед и комбинировать...
Но при всем том возвращение Стрельцова можно было назвать успешным, невероятным, удивительным — как угодно, но его нельзя было назвать триумфальным. Не удалось вернуться на место героя — герою надлежит быть молодым, удалым, бесшабашным, способным сотворить на поле чудо. А вера в чудо, как о том многократно писалось, — наша национальная черта. Публика Стрельцова по-прежнему любила, уважала и даже по-новому ему, хлебнувшему тюремного, лагерного лиха, сочувствовала — но место Боброва во второй половине 60-х все-таки было вакантным...
К концу 60-х Стрельцов потяжелел, стал медлительнее, жена, по свидетельству сына Игоря, все чаще говорила ему: мол, хватит, сколько можно, ты уже немолодой... В 1969 году Стрельцов, играя за торпедовский дубль, получил тяжелую травму, разрыв «ахилла», и его карьера в большом футболе практически закончилась. Как говорит его сын, к этому времени он был «весь и побитый, и переломанный».
В 1971 году Стрельцов ушел — тихо, незаметно, без торжественных проводов и прощальных речей. И уход этот — совсем не рядовой факт советской футбольной жизни — не был, по сути, замечен и отмечен.
После ухода из большого футбола Стрельцов окончил Институт физкультуры и школу тренеров, но извилистый путь тренера команд мастеров его не привлекал. Сам он объяснял это так: «Понимаете, старший тренер должен быть человеком предельно требовательным, я бы даже сказал — жестким по натуре. Я же — мягкий человек. У меня бы рука не поднялась отчислить кого-нибудь из команды...»
Работал с детьми в клубе «Торпедо». Дело свое любил. Поигрывал за ветеранов. Сын рассказывал, что, когда Стрельцов уже закончил играть, он смотрел футбол у телевизора — и непроизвольно ногами начинал двигать... Как будто сам он там...
Существует легенда: мол, Стрельцов, больной раком, играл в Чернобыле за команду ветеранов советского футбола. На самом деле, как рассказывает сын Игорь, ребята пришли к нему: мол, артисты туда едут, надо и нам... показать, что не боимся... Поедешь с нами, только покажешься народу... А Стрельцова в 80-е уже мучила болезнь легких: лакокрасочные работы без респираторов на оборонном заводе в Электростали, кварцевые шахты в Тульской области, под Новомосковском, дали о себе знать. К тому же курил много, чуть ли не две пачки в день... Поехали, ну и он, конечно, вышел на поле, поиграл... Потом они отмывали бутсы водой - смывали радиацию...
Русский человек, русский футболист не мог удержаться и не выпить с ребятами, но не мог удержаться и не выйти с ними, с ребятами, на поле. Видимо, уже неизлечимо больной. В Чернобыле. Неподалеку от третьего энергоблока.
...Стрельцова положили в больницу с диагнозом "двухстороннее воспаление легких". Потом уже врачи определили - рак. За последние пять месяцев жизни Стрельцов страшно похудел, как говорят в народе, - сгорел.
Умер он 22 июля 1990 года, на следующий день после своего 53-летия.
Конечно, Стрелец не доиграл, не добрал свое, не проявил себя в футболе так, как мог бы. Подсчитано, что он мог бы выступить на трех чемпионатах мира и трех чемпионатах Европы, — и не сыграл ни на одном.
Жизнь прожил незаурядную, нерядовую, в чем-то яркую, в чем-то действительно до обидного нелепую, никак уж не легкую — и, по большому счету, по размашистости, по высоте взлетов и глубине падений, по резкости изломов, очень-очень русскую. Как бы там ни было, Стрельцова будут помнить долго, до тех пор, пока у нас играют в футбол и любят футбол.

Сергей Королёв.